Как красная роза превратилась в Аленький Цветочек?

Русская версия «Красавицы и Чудовища» принадлежит перу Сергея Тимофеевича Аксакова (1791−1859). Именно «перу», потому что, если верить самому писателю («Даром чистого вымысла я вовсе не владею»), он просто пересказал услышанное. Классический сюжет Лепренс де Бомон был как бы пропущен через сито народного пересказа и приобрёл свои национальные черты…

Случилось так, что осенью 1854 года в подмосковную помещичью усадьбу Абрамцево, где жил Аксаков, приехал его сын Григорий со своей пятилетней дочкой Олей. Дедушка стал рассказывать внучке истории из своего детства, а 26 декабря, когда ей исполнилось 6 лет, пообещал выпустить их отдельной книжкой. Недаром рабочее название будущей книги было «Дедушкины рассказы», а первоначальное название вошедшей в неё сказки — «Оленькин цветочек».

Из поздравления С. Т. Аксакова внучке Оле:

Если Бог даст силы, Ровно через год Оле, внучке милой, Дедушка пришлёт Книжку небольшую И расскажет в ней Про весну младую, Про цветы полей…

С. Т. Аксаков: «Я желаю написать такую книгу для детей, какой не бывало в литературе… Тайна в том, что книга должна быть написана, не подделываясь к детскому возрасту, а как будто для взрослых и чтоб не только не было нравоучения (всего этого дети не любят), но даже намека на нравственное впечатление и чтоб исполнение было художественно в высшей степени».

В срок Аксаков не успел. Своё обещание внучке он выполнил буквально за год до своей смерти — в 1858 году, когда были изданы «Детские годы Багрова-внука». В последние годы жизни он уже практически ослеп, поэтому воспоминания, проплывающие перед его внутренним взором, приходилось диктовать дочери Варе.

Книга вошла в классику русской литературы, однако наибольшую популярность обрела та самая сказка, которая теперь называлась «Аленький цветочек». Чтобы не прерывать ход повествования, Аксаков решил изъять сказку из основного текста мемуаров и сделать приложением.

«Аленький цветочек» имел подзаголовок — «Сказка ключницы Пелагеи». В этом не было никакой писательской уловки. Пелагея действительно существовала и, если верить писателю, именно ей и принадлежат лавры истинного автора знаменитой сказки.

Это была «замечательная» крепостная женщина со сложной судьбой. В юности она сбежала со своим отцом от жестоких помещиков Алакаевых. Сбежала аж в Астрахань, где была в наймах у «купцов персиян». Возможно, именно в этой среде она наслушалась колоритных восточных сказок (этот колорит заметен и в «Аленьком цветочке»). Однажды Пелагея узнала, что «перешла» по наследству дедушке Аксакова («господину строгому, но справедливому и доброму»). Беглянка вернулась в родную помещичью усадьбу, повинилась и была прощена. Оказалось, что вместе с исправной служанкой семья Аксаковых получила и замечательную сказительницу.

С. Т. Аксаков «Воспоминания» (1856): «Дедушка обрадовался такому кладу, и как он уже начинал хворать и худо спать, то Пелагея, имевшая еще драгоценную способность не дремать по целым ночам, служила большим утешением больному старику. …Образ здоровой, свежей и дородной сказочницы с веретеном в руках за гребнем неизгладимо врезался в мое воображение, и если бы я был живописец, то написал бы ее сию минуту, как живую».

Развлекала Пелагея и маленького Серёжу Аксакова, когда тот хворал.

С. Т. Аксаков «Детские годы Багрова-внука»: «Пришла Пелагея, немолодая, но еще белая, румяная… села у печки и начала говорить, немного нараспев: «В некиим царстве, в некиим государстве…». Нужно ли говорить, что я не заснул до окончания сказки, что, напротив, я не спал долее обыкновенного? На другой же день выслушал я в другой раз повесть об «Аленьком цветочке».

…Эту сказку, которую слыхал я в продолжение нескольких годов не один десяток раз, потому что она мне очень нравилась, впоследствии выучил я наизусть и сам сказывал её, со всеми прибаутками, ужимками, оханьем и вздыханьем Пелагеи. Я так хорошо её передразнивал, что все домашние хохотали, слушая меня. Разумеется, потом я забыл свой рассказ; но теперь, восстановляя давно прошедшее в моей памяти, я неожиданно наткнулся на груду обломков этой сказки; много слов и выражений ожило для меня, и я попытался вспомнить её".

Конечно, сказка была явной вариацией на тему «Красавицы и Чудовища», но каким образом, через сколько «рук» она дошла до Пелагеи — неизвестно. Аксаков признавался, что сам был ошарашен, когда встретил знакомый сюжет: сначала — в переводном сборнике Лепренс де Бомон «Детское училище, или Нравоучительные разговоры между разумною учительницею и знатными разных лет ученицами», затем — в постановке оперы «Земира и Азор», которую посетил в Казанском театре.

Несмотря на это, в устах Пелагеи «Красавица и Чудовище» звучала как истинно русская народная сказка с традиционными повторами и характерными словечками и оборотами: «в тридевятое царство, в тридесятое государство», «думали они три дня и три ночи», «продает он свои товары втридорога, покупает чужие втридешева», «писаная красавица», «тувалет» (в данном случае — «зеркало»), «муравчатый» (т.е. «поросший травой») и др.

«Аленький цветочек» вышел русским не только по форме, но и по духу. Если в западной версии роза играет второстепенную роль, то в русской Аленький Цветочек — это центр повествования, некая тайна, мистический духовный символ, резко контрастирующий с материальными запросами других сестёр. Недаром с виду простая просьба младшей дочери оказывается для купца и самой сложной («Аленький цветочек не хитро найти, да как же узнать мне, что краше его нет на белом свете?»).

По-русски вежливо и целомудренно звучит обращение девушки к Чудищу: «Если ты стар человек — будь мне дедушка, если середович — будь мне дядюшка, если же молод ты — будь мне названый брат, и поколь я жива — будь мне Сердечный друг». В том же духе говорит и Чудище: «Не господин я твой, а послушный раб».

Немало в «Аленьком цветочке» и сюжетных особенностей. Например, в отличие от версии Бомон, у купца нет сыновей, а количество дочек сокращено до сакральной троицы. Если у Бомон Красавица видит облик Чудовища сразу, но вида не подаёт, то у Аксакова Чудище долго общается с девушкой с помощью «огненных словес», появляющихся на стене (христианин тут же узнает в этом библейскую сцену «Валтасарова пира»). Когда же Чудище открывает свой облик, то девица падает в обморок. Оно и не мудрено — в отличие от Бомон, Аксаков даёт весьма детальный портрет монстра: «…руки кривые, на руках когти звериные, ноги лошадиные, спереди-сзади горбы великие верблюжие, весь мохнатый от верху донизу, изо рта торчали кабаньи клыки, нос крючком, как у беркута, а глаза были совиные». Кстати, именно таким постарался изобразить Чудище Н. А. Богатов, который первым из художников проиллюстрировал сказку в 1870-х годах.

«Аленький цветочек» стал самым издаваемым произведением Аксакова, которое аж до конца советской эпохи отодвинуло на задний план французский первоисточник. Интересно, что отклики «Аленького цветочка» можно увидеть в русских народных сказках из сборника А. Афанасьева, изданных в 1855—1863 (см. сказку «Заклятый царевич» и второй вариант «Финиста ясна сокола»).

Сказку Аксакова не раз ставили на сцене и экранизировали. Например, спектакль «Аленький цветочек», впервые поставленный в 1950 году Театром им. Пушкина, попал в «Книгу рекордов России» как самый долгоживущий детский спектакль. В нём играли такие будущие знаменитости, как Владимир Высоцкий (Леший) и Вера Алентова (Алёнушка — первая роль Алентовой на профессиональной сцене). Как видите, в этом спектакле героиня сказки впервые обретает имя.

А вот в замечательном мультфильме 1952 года её зовут Настенькой. Мультфильм до сих пор остаётся лучшей экранизацией «Аленького цветочка». Его снял режиссёр Лев Атаманов, применив популярную технику «эклер», когда роли играли живые актёры, а потом их движения «обрисовывались». Чудище в этом мультфильме вышло не таким уж страшным — оно больше напоминало косматого «снежного человека» с огромными печальными глазами.

К сожалению, оригинальная плёнка так устарела, что мультфильм пришлось не только отреставрировать, но и переозвучить (последнее понравилось далеко не всем).

По мотивам сказки в России также сняли два художественных фильма. Первый — «Аленький цветочек» (1977; реж. — И. Поволоцкая) — получился совсем не детским (в него добавили сюжетную линию с Феей, чью любовь принц отверг). Второй фильм — «Сказка о купеческой дочери и таинственном цветке» (1992; реж. — В. Грамматиков), большая часть которого строится вокруг путешествий купца и борьбы героев с колдуном, обратившим принца. Надо признаться, что ни один из этих фильмов лично меня не зацепил…

Надеюсь, что когда-нибудь в России появиться новая экранизация «Аленького цветочка», способная возродить интерес наших детей к отечественной версии «Красавицы и Чудовища».