Почему Артему Драбкину не получить Нобелевской премии по литературе?

На книгу Артема Драбкина «На войне, как на войне» (М.: Яуза, 2015) я наткнулся совершенно случайно. Открыл её, прочитал навскидку первую страницу. За ней — вторую… И вот так, отрываясь исключительно на самое необходимое, дошел до самого финала.

Первое, что подумалось ещё в самом начале знакомства с этой книгой: да ведь, по сути, это — та же Светлана Алексиевич. «Последние свидетели». Или «У войны не женское лицо». А может, «Цинковые мальчики»? Хотя это, пожалуй, не столь важно. Важнее другое. Что именно? А то, что Драбкин Нобелевским лауреатом не станет никогда. Вот именно так — ни-ког-да!

Хотя эта его книга — одного жанра с теми, за которые белорусской писательнице премию таки вручили. А по силе, заложенной внутри этих, на первый взгляд, казалось бы бесхитростных историй, рассказанных самыми обычными людьми, со многими из которых время от времени здороваешься в собственном подъезде, уступаешь очередь в магазине или пробегаешь, торопясь и опаздывая на работу, мимо облюбованных ими скамеек в городском парке… По своей художественной силе книга Драбкина не уступает произведениям Алексиевич.

Как минимум, не уступает. А так, может, даже и превосходит. Потому что и тот, и другой автор пишут, вообще-то, о нас. Да, формально — о наших дедах. А для кого-то уже и прадедах. Но для некоторых, между прочим, — ещё об отцах.

Наверное, поэтому читаешь истории, которые рассказывают формально чужие тебе люди, а вспоминаешь… Вспоминаешь, вообще-то своих. И мысли при этом в голову лезут самые разные. Первым делом о том, что всё то, что в книге, — правда. Самая настоящая. О которой тогда, когда ещё был пацаном, не говорили на общешкольных линейках или встречах с ветеранами. Но иногда проговаривался дед.

За те же самые трофеи. Да, даже рядовой солдат мог привезти их с войны. И дед привез. Ножную швейную машинку «Зингер». Бабуля у меня была модисткой. И послужила эта машинка… И до сих пор служит. Мать, правда, у меня не модистка. Но если что где пришить, прострочить, так вот она, в зале стоит. Чтобы рабочее место было более освещенным — у окна, что во двор выходит. Вот только тумбу со столешницей к машинке уже местный деревенский умелец смастерил. И шпульку деду кто-то из знакомых токарей выточил.

Вот здесь, с этой шпулькой, маленький нюанс, о котором дед рассказывал. И которого я не встретил в книге Драбкина. О том, что когда брали какой-то немецкий город (в Восточной Пруссии, там, на 1-м Прибалтийском, транзитом через Волховский, Ленинградский и 3-й Прибалтийский, воевал дед)… Брали и входили в него, то заводы, фабрики были забиты готовой продукцией. Видимо, работали на Великую Германию до самого последнего.

Заходишь на склады готовой продукции, а там… Велосипеды, велосипеды, велосипеды. Стройными, строгими рядами, как по линеечке. Или те же швейные машинки. Впечатление такое, что бери из этого ряда агрегат, садись и… Крути педали! Езжай, куда тебе надо. Хоть до самого Кенигсберга. Но это — только первое впечатление. А присмотришься повнимательнее… Куда ехать? Втулки-то с педалями… Нет! Во всех велосипедах. А в машинках — шпульки этой. Маленькой такой детальки. Без которой машинка-то и не машинка совсем. А так только. Посмотреть на неё, облизнуться. Да сплюнуть на фабричный пол в досаде.

А как подумаешь о том, что правда всё написанное у Драбкина, вспомнишь за деда, то и другие мысли сразу возникают. О том, что большое и очень непростое это дело — написать вот такую книгу.

Дед у меня в 2004-м умер. Если вычесть годы несознательного малолетства, то четверть века он был рядом со мною. И за всё это время… Максимум раз 5−7 вспомнил он что-то за те свои фронтовые годы. Всего-то. Несколько эпизодов своей жизни. А в книге Драбкина этих эпизодов, что рассказывают самые разные люди… На 950 страницах! И с каждым из них надо было встретиться. И не просто встретиться, а разговорить собеседника. Чтобы не просто посидеть, побеседовать ни о чем, а чтобы он незнакомому человеку (не родичу и даже не товарищу!) выложил своё, самое сокровенное. Это ведь очень и очень не просто. Но Артем Драбкин смог. Сделал. И очень вовремя, между прочим…

Был этими майскими дома. Всё, нет у нас на селе больше ветеранов. Последний в марте умер. Чуть-чуть ему до 70-летия Победы не хватило. В соседнем селе ещё живы два ветерана. В отцовой деревне — три, двое из которых уже не встают.

Так что эта книга Драбкина — не просто большое дело. Она — дело очень своевременное, сохранившее для нас огромный пласт нашей же истории. И что, на мой взгляд, важно — изустной истории. То есть той, что уходит от нас вместе с её носителями. Теперь, когда есть эта книга, уже не уйдет.

И ещё. Хотя книга Драбкина о наших отцах, дедах и прадедах, она, вообще-то, — о нас. Мы ведь — кровь от крови наших родителей. А яблоко от яблоньки… Поэтому «На войне, как на войне» — о нас. И о нашей стране. В той точке её истории, которую помнят не только те поколения, которые непосредственно прошли через неё. Но и многие поколения спустя. В том числе и благодаря вот таким книгам. Которые написаны не только о нас, но и, что самое важное, для нас. И в этом главное отличие книги Драбкина от произведений Алексиевич.

Артем пишет не только о нас, но и для нас. А Алексиевич свои последние произведения, то же «Время секонд хенд», например, пишет для них. Для западного читателя. С учетом его психологических особенностей, ментальности, его шкалы ценностей. Поэтому они там, на Западе, и поняли Алексиевич. Поняли и вручили Нобеля. Драбкина они навряд ли поймут. Поэтому и не вручат ему.

А нам… Не только автору, но и нам, читателям, это и не важно. Важнее — другое. Но об этом я уже сказал выше. Так что не будем повторяться.

Читайте эту книгу. Вспоминайте своих родных. Тех, что прошли через ту войну. Неважно, в тылу или на фронте. Прошли. Но не успели по той или иной причине рассказать вам, как им там, на той войне, было. Вам — не успели.

Но они всё-таки сделали это. И рассказали. Артему Драбкину. А уже он — сохранил. Для нас. Нам. Вообще-то, если честно, это — царский подарок. Который стоит многих и многих Нобелей. Нашей благодарности, как минимум.